Я, маг! - Страница 34

Из него тянуло теплом, и шел какой-то странный за пах. Когда Харальд осознал, что чувствует вонь горелого мяса, то вздрогнул.

На шаги пол откликался глухим звоном, как будто был металлическим. Идти во тьме было не очень приятно, но коридор не петлял, а пол оставался ровным. Запах то усиливался, то пропадал. Впереди слабым оранжевым отблеском на полу и стенах обозначился свет. Ток теплого воздуха становился больше.

Еше десяток шагов, и Харальд оказался на открытом пространстве. Ход, по которому он шел, вышел из пола, словно дождевой червяк, и вывел человека в огромный, просто исполинский зал.

Круглый зал покрывал купол, хорошо различимый в свете языков пламени, ползущих по багрово-коричневым стенам сверху вниз, пропадая где-то на середине высоты. Нижнюю часть зала окутывал полумрак. Стояла тишина, и только невыносимо пахло горящей плотью.

На фоне дальней стены вырисовывались исполинские черные контуры, слишком сложные, чтобы быть творением природы.

Заинтересованный, Харальд двинулся туда. Когда от него до темных силуэтов осталось не более десятка саженей, на зал обрушился вибрирующий рев. Пол запрыгал резвым козленком, уши мгновенно наполнила боль.

Рухнув на колени, Харальд закрыл уши руками, но рев звучал в голове, от него шатались зубы, а глаза вылезали из орбит. Сквозь льющиеся потоком слезы удалось все же увидеть, как вспыхнули, выметнулись из-под земли гигантскими красными бутонами два столба пламени. Запылали и осветили две черные уродливые статуи, сажен в пять каждая.

Не сразу осознал Харальд, что воцарилась тишина и что он сам во все глаза смотрит на изваяния неведомых существ, скорее всего – богов. Левая фигура имела различимые женские атрибуты. Уродливые сосцы в изобилии украшали стройное, почти человеческое тело. Восемь рук с самыми разными орудиями убийства – мечом, топором, копьем – были угрожающе подняты. На скорбном и одновременно свирепом лице застыла усмешка, глаза были закрыты. Статуя матово блестела зеленоватой кожей в ответ на ласку гигантских светочей.

Справа стоял мужчина. Огромный, почти до земли, фаллос не оставлял в этом сомнений. Ноги его были коротки, а тело перевито чудовищными мускулами. Голова была кабанья, зато рук имелось всего две. В них вместо ожидаемой палицы или иного оружия лежала книга. Отливающие фиолетовым пальцы сжимали огромный том бережно, даже нежно...

Раздался громовой скрежет, и Харальд вскочил на ноги: на миг показалось, что женская скульптура шевельнулась. Скрежет не умолкал, и вскоре не осталось сомнений: веки на глазах многорукой поднимаются! Медленно и неотвратимо.

Страх сковал члены так, что Харальд не мог пошевельнуться. Он только смотрел, как открываются полные голубого пламени глаза, и вдыхал зловоние горелого мяса, что шло, как он понял, от статуй.

Глаза богини открылись, и только тогда обозначилось движение на кабаньей морде. Вскоре на дерзкого пришельца глядели уже две пары подобных огромным сапфирам глаз. Тела исполинов оставались неподвижны.

А затем зал наполнили два голоса. Они звучали одновременно вне и внутри головы Харальда, причудливо переплетаясь. От их звуков хотелось одновременно плакать и смеяться, сердце сжимали тоска и восторг, горло душили слезы отчаяния и спазмы радости.

Первый голос был подобен крику роженицы и стенанию умирающего, женскому плачу и стонам любовников. Бушевало пламя, и смеялись дети. В нем звучала сила, жестокая и одновременно щедрая, дающая жизнь, но и отнимающая ее.

Во втором голосе слышался шорох книжных страниц, перевитый свистом ветра. В нем пересыпались песчинки и капала вода, отмеряя время. Равнодушие причудливо смешалось в нем со всепоглощающим Знанием, и холодом веяло от этого голоса, стужей горных ледников.

– Нас разбудили, Знающий, – произнес первый голос. По крайней мере, такие слова выделил разум Харальда из обрушившейся на него лавины смыслов. – Один из Младших пришел за.... (неразборчиво) снова...

– Да, Смертоносная, – отозвался второй голос. – Мы должны... (неразборчиво) его...

– Он кажется крепким, Равнодушный, – женское изваяние плотоядно облизнулось алым огненным языком, и Харальд облился холодным потом. – Славно будет его... (неразборчиво)...

– Хилые сюда не доходят, Мать, – тоска сочится из слов кабаноголового изваяния, – А настолько сильных, чтобы... (неразборчиво) нас, не находится...

– И славно, Зверь. – Тяжело, словно гора, женская статуя качнулась и шагнула вперед. С сосцов ее капала желтовато-белесая жидкость, похожая на гной. – Начнем... (неразборчиво)?

– Начнем, Многогрудая, – равнодушно ответил исполин.

Книга спорхнула с его рук, огромной бабочкой метнулась к Харальду и мгновенно закрыла все поле зрения.

Харальд на миг ощутил запах пергамента, перед глазами мелькнуло белое с черным, и мир перестал существовать. Последнее, что он ощутил, – липкое прикосновение на лице.

Его тело было аморфным и текучим, словно вода. Лишенный зрения и слуха, он неведомым способом воспринимал окружающий мир и всей поверхностью жадно впитывал необходимое. Тело его разбухало, периодически его сотрясали спазмы распада, и после мига странной раздвоенности он вновь уменьшался, чтобы заново вырасти и разделиться надвое. Но внутри жило страстное, почти неосознанное стремление понять: отчего? Отчего он должен распадаться вновь и вновь, и не может вырасти, не может...

Он стоял неподвижно, лишь ветер колыхал его длинные конечности, усеянные зелеными отростками. Влага текла по телу, впитываясь, тепло согревало отростки, и шевелились внутри соки, перемещаясь по телу могучими потоками. Приходили холода, и он послушно сбрасывал отростки и замирал, скорчившись, стараясь сберечь остатки жизни. Но вновь наступало тепло, и он расправлял конечности и выбрасывал зачатки новых отростков. Но никак не мог понять: почему? Почему не может быть всегда тепло, без убийственного мороза...